далекие лохматые восьмидесятые, для поступивших в институт было такое ключевое понятие, как «колхоз». Это было такое практическое вступление в другую новую жизнь. Школа, в которой было все по-семейному, по-домашнему, затем поступление, с трудом сданные экзамены, и наконец гранит науки – колхоз.

Два месяца на картошке, в Нарынколе. Там происходили первые знакомства, первая любовь, новые друзья. Новая жизнь. Там я и подружился с  Сергеем – Сержиком.

В институте нас было три друга – Сергей, Игорь и Саша  - а именно - Сержик, Лобзик и Саничка. Вместе мы пропускали лекции, сдавали лабы, переписывали ночами конспекты. Вместе испытывали все прелести студенческого существования.

Вечно голодные, мы набирали рубль – ровно столько нужно было, чтобы взять три порции пельменей, по чаю в липком стакане и куску хлеба. Поэтому, как набирался рубль, мы смело двигались в столовую, вместо половинки пары.

Частенько нас выручал Игорь – у него чудесным образом имелись талоны на питание в столовую Центрального стадиона, там мы и заправлялись, как «Трудовые резервы». Котлеты "полтавские" были огромные и настоящие, отнюдь не как в нашей студенческой, все для спорта.

Лобзик вообще среди нас был самым крутым, как сейчас бы сказали. Одевался во все импортное и лучшее, шапка была супербелая, каблуки на его фирменных туфлях были из натурального каучука. А мы с Сержем были настоящие нищие дети интеллигентов, типичные дети научно-проектных работников. Пролетарии умственного труда.

По физике у нас был уже тогда старый препод, ветеран Жубаев Абуталиб. Как он говорил, у меня религиозное имя, я родился до революции. Когда он делал перекличку перед лекцией и произносил «Кожаев», каждый раз брови его ползли вверх – так как вставал кудрявый голубоглазый блондин и говорил – присутствует. Жубаев в который раз повторял -  Кожаев – Жубаев, какая разница, смех в зале. На следующий раз все повторялось снова.

Несколько раз, зайдя в туалет, Жубаев смотрел на нас укоризненно – все курите, лучше бы погуляли, а мы самозабвенно смолили Приму.

Однажды нас троих пригласила к себе на обед Таня, девушка из нашей группы. Это всех нас очень обрадовало. Я помнил, что у меня на носке дырка и говорю ребятам, у меня дырявые носки. Сержик почти сразу сказал – у меня тоже. Игорь задумался ненадолго и сказал, пожалуй, и мои не в порядке. Посовещавшись, мы с огорчением отказались от приглашения. Таня посмотрела на нас с сожалением.

У родителей Сержика была дача под Талгаром и ушастый Запорожец. Когда съезжали с трассы, отец уступал ему руль, и Серж гордо правил одной рукой. Часто мы ездили на дачу сами, с нашими девушками Ритой и Леной. Это были светлые и романтичные дни.

В один из таких дней мы спалили все дачные бумаги вместе с книжкой садовода - мы топили печку, а документы лежали в духовке. Ну, кто кладет документы в духовку – возмущению нашему не было предела. Девчонки сочувственно смотрели на Сержа, вертящего в руках обгорелые остатки.  Другой раз наши девушки положили бутылки шампанского и вина в арык, охладиться. Бутылки благополучно уплыли, девушки чувствовали себя виноватыми.

1981 год, на даче

1981 год, на даче

1982 год, Игорь на даче, мы с Сержем на стадионе

2000 год, на водопаде

2000 год, на Тупой

1981 год, у Марата

2003 год, у нас

1980 год, у Димыча

Серж всегда мечтал кататься на горных лыжах. Они у него и были – настоящие. И очки Uwex. Я совершенно не умел на них кататься, а он умел. Помню, когда Серж купил-таки ботинки к лыжам, это был праздник. Альпина – достать, а не купить, астрономическая цена – 250 рублей.

Мы мерили их без перерыва, готовились к зачетам и устраивали «пятиминутки любования» ботинками, так и говорили, надевали их по очереди. Сергей большой прикольщик и юморист. Я называл его юмор «путем нахваливания себя». Было очень смешно.

Два лета мы провели на практике в Экибастузе, жили в одной палатке и в одной комнате общаги. Там к нам примкнул еще один хороший человек – Гера. Опять мы с Сержиком скучали по нашим девушкам. У всех нас четверых, дни рождения летом – 1 июня, 25 июля, 26 июля, 29 июля.

Представляете, какое у нас было лето. И вот, мы ищем в Экибастузе единственный киоск, и покупаем среди выбора из трех открыток самые дорогие за 20 копеек, и отправляем их.

У Сержа была кинокамера на батарейках, с пленкой типа супер. Мы снимали фильмы, придумывали сценарии. Снимали и в горах и внизу.

Однажды мы сидели у Сержа, как всегда голодные. В морозильнике была курица. И больше ничего. Возможно, это был припас на какой-нибудь торжественный случай. Но щедрость Сержа не знала границ – давай, сказал он. Только как ее готовить?

Я вызвался сделать лапшу. В нашем воображении она уже дымилась на столе.  Но нужно еще макароны и лук. Соль у нас была. Макароны мы нашли сразу, а вот с луком была проблема.

Мы обошли все, в квадрате Жандосова – Шевченко – Ауэзова – Гагарина. И не нашли. Лапша была без лука. До сих пор у меня текут слюнки, когда вспоминаю ту огромную курицу.

На третьем курсе к нашей компании примкнул четвертый – Женичка. Толерантность родителей Сержа была такова, что они позволяли нам посидеть и выпить у них дома. Был такой случай. А уж такого деликатного и тактичного, как сам Серж я не встречал до сих пор.

Мы тогда играли  в ансамбле, а Сержик и Лобзик непрерывно ремонтировали аппаратуру, мы мотались то в город, то в Киз. Потом мы ушли в армию, потом дружно женились на наших любимых девушках.

Когда Серж приезжал из Германии, он так соскучивался по нашей громкой музыке, что мы слушали ее напролет ночами - у меня был катушечный Ростов 105 и гора катушек, а это кое-что значит.

Все время мы ходили в горы. Я помню и первые походы и последний. До сих пор у меня надежно служит палатка,  спальный мешок, подаренные Сержем. Все настоящее, немецкое. А на фирменном велосипеде я ездил по Алма-Ате, когда еще таких байков и в глаза никто не видел. Даже интернета не было в те далекие времена. Все оглядывались, что за диво, на Урал не похож. Привез Серж, чтобы по горам ездить.

1983 год, Экибастуз

1982 год, Сержик учит Саничку и Лобзика кататься на лыжах

Одно время в моде было радио ретро. Недавно я был в горах на том самом месте, у того костра, где мы сидели и всю ночь пели с Сержем под это радио песни, тарабаня по консервным банкам. Всю ночь, пили чай и пели. Мы все время подбрасывали дрова в ночной костер. Мы потеряли голоса тогда, когда стали бледнеть звезды.

А потом и они исчезли.